Гуманизм победителей

В мае 1945 года советские железнодорожники не только помогли одержать победу в битве за Берлин и решили масштабный транспортный кризис, но и обеспечили эвакуацию мирного населения, которому грозили голод и болезни.
Победа принесла с собой не только желанный мир после самой страшной войны в истории, но и новые проблемы. Уже в первых числах мая возникли трудности со снабжением центральных районов Германии, прежде всего области Бранденбург и самого Берлина. По воспоминаниям Николая Молчанова, комиссара 29-й железнодорожной бригады, ему написал служебное письмо первый советский военный комендант Берлина Николай Берзарин.
«Фактически он просил о помощи... Он упоминал, что писал и [начальнику Центрального управления военных сообщений Советской армии генерал-лейтенанту Владимиру] Дмитриеву, но всё без толку. Не хватало мощностей, людей, подвижного состава, рельсов. Я обещал подумать и представить свои соображения», – писал Николай Молчанов.

Весной 1945 года значительная часть железнодорожного транспорта СССР была на территории Германии. По приблизительным данным, уже после победы в постоянном движении находилось около 3500 паровозов и свыше 40 тыс. вагонов, перевозивших раненых.

Сразу после 9 мая – капитуляции Германии – движение поездов столкнулось с целым рядом проблем. Самой главной из них была разница в ширине колеи, из-за чего советские поезда приходилось «пересаживать» на другую осевую базу, возрастало количество поломок и аварий. Общее расписание отсутствовало, решение о перевозках часто принималось на местах, но даже это не помогало разгрузить транспортный узел вокруг Берлина.

Молчанов вспоминал: «Каждый день нам доставляли раненых, которых надо было отправить в тыл. До нас они проходили через лазарет или полевой госпиталь, а попадание в поезд означало, что они в ближайшее время отправятся на Родину, но только после того как будет отрегулировано движение... Странное, наверное, у них было чувство: обидно быть раненым совсем незадолго до победы, но это помогало быстрее вернуться домой. Мы не дожидались, пока госпитальный вагон будет весь занят ранеными, отправляли его в тыл наполовину пустым. Через несколько дней повторялось то же самое. Так нам удавалось избежать скопления и простоя поездов».

В десятых числах мая Молчанов уже был в Берлине, где встретился с Берзариным и Дмитриевым.
«Дела обстояли хуже, чем я думал. При сложившихся трудностях я посчитал неосуществимым снабжение мирного населения. Столь же остро стоял вопрос о лечебных учреждениях, которых в Берлине было явно недостаточно, даже несмотря на то, что мы развернули военно-полевые госпитали и для гражданских лиц, в том числе и на железной дороге», – вспоминал Николай Молчанов.

Увидев происходившее в Берлине и окрестностях, Молчанов честно написал: «Признаюсь, у меня мелькнула мысль: а не бросить ли немцев на произвол судьбы, поступив с ними так же, как они обходились с нами? Но я даже не додумал её до конца – мы ни в чём не должны уподобляться немцам...»

Пользуясь личным знакомством с маршалом Жуковым, Молчанов направил ему 15 мая служебное письмо с особым мнением, к которому была приложена также сделанная Дмитриевым оценка положения: «В данный момент... мы не можем ручаться за то, что в городе [Берлине] не вспыхнет эпидемия и не начнётся массовый голод. Если мы продолжим перебрасывать транспортные мощности с границы и из Советского Союза, то это обернётся катастрофой. Германские железные дороги не рассчитаны на такое количество поездов и на такую эксплуатацию. Это касается не только их пропускной способности, но и общего состояния путей: рельсов, шпал, станций. Кроме того, необходимо помнить о целых разрушенных участках, к восстановлению которых пока что даже не приступали».

Возможно, одним из выходов из этого тупика стало бы разрешение свободного перемещения мирного населения Германии, однако оно не было дано, причём, судя по всему, на самом верху.

Правда, до 19 мая несколько десятков тысяч немцев смогли уехать на запад, воспользовавшись ещё свободным железнодорожным сообщением. «На своём участке, – вспоминал Молчанов, – я распорядился пропускать немцев, имевших документы и свидетельства о месте жительства в Западной Германии... Я допускаю, что часть из них могла жить совсем в других местах и что в их числе могли быть бывшие военные преступники. Справедливости ради скажу, что эту меру я проводил в жизнь под свою личную ответственность и только после устного распоряжения Берзарина... На пропускных пунктах всех желавших выехать опрашивали сотрудники СМЕРШа («Смерть шпионам!» – название ряда независимых друг от друга контрразведывательных организаций в СССР во время Второй мировой войны. – Ред.)». За эту операцию Молчанов получил благодарность от Берзарина.

Однако положение оставалось по-прежнему сложным.
«Ночью 20 мая меня вызвал Дмитриев. Вкратце его идея была следующей: если нельзя доставить помощь сюда, то надо хотя бы эвакуировать людей. Я с ним согласился, но сразу же возникла новая транспортная проблема: в обратную сторону следовало направить сотни поездов, но многие магистрали из-за повреждений оказались фактически однопутными, и в сложившихся условиях это означало, что какое-то время мы фактически не сможем доставлять в Берлин ни людей, ни технику, ни полезные грузы (прежде всего еду и медикаменты). Словом, риск был велик, но на него стоило пойти», – рассазывал Молчанов.

Таким образом, опасность голода и болезней мирного населения соседствовала с тяжёлым положением на железных дорогах. Но уже 21 мая начали переделывать грузовые вагоны под условно пассажирские. «Дмитриев распорядился снять часть деревянной обшивки под скамьи. Надо сказать, опыт здесь у нас уже был, ведь точно так же мы работали с поездами, которые везли на фронт боеприпасы, а в тыл – раненых», – свидетельствует Николай Молчанов.

В тот же день было временно ограничено и движение поездов с востока, от советской границы, к Берлину.
«Где-то по нашему приказу переводили стрелки или ставили блокировки, в других местах пути находились в таком состоянии, что по ним было просто невозможно проехать... В тот же день я направил всех ремонтников, которых только мог найти, на магистрали. В пригородах Берлина, вплоть до реки Одер, нам очень помогали солдаты – без них мы не справились бы... В итоге о части наспех отремонтированных путей мы сказали, что их надо проверить – с этой, мол, целью и отправились на восток первые эшелоны с немцами», – пишет комиссар 29-й железнодорожной бригады.

На руку Молчанову сыграл, как ни странно, СМЕРШ. Никаких указаний по взаимодействию с гражданским населением Германии в масштабах десятков тысяч человек не существовало, однако была высокая вероятность того, что в такой огромной массе могут скрываться и военные преступники. Возникла необходимость в фильтрации, однако было непонятно, как именно её проводить среди миллионного населения Берлина и Бранденбурга (и это не считая беженцев).

Молчанов вспоминал: «Вечером 21 мая к нам в железнодорожный штаб пришли сотрудники СМЕРШа с предложением: они хотели проводить досмотры и опрашивать желающих уехать на пропускных пунктах на вокзалах и станциях. Недолго думая, Дмитриев согласился. Благодаря этому мы получали и разрешение СМЕРШа, и могли быть уверены, что не пропустим гитлеровских преступников».

22 мая Дмитриев имел тяжёлый разговор с Жуковым. Молчанов писал: «Начальник [Дмитриев] вернулся как будто постаревшим... Оказалось, что Жуков, узнав о наших действиях, которые вроде бы одобрил Берзарин, буквально пришёл в ярость – почему мы не эвакуируем раненых советских солдат, почему прекратили подвоз медикаментов и продовольствия, почему вывозим из Берлина вчерашних врагов?.. Дмитриев оправдывался тяжёлой транспортной ситуацией, опасностью болезней и голода – мол, лучше вывезти немцев, чем допустить эпидемию тифа. В конце концов гнев маршала утих, но я хорошо запомнил его первое и главное требование – отправить на родину раненых солдат».

Для эвакуации гражданского населения Берлина на восток использовались все простаивавшие поезда, в том числе немецкие. «Наши железнодорожники освоили немецкие паровозы за несколько часов, но были единодушны в своём мнении, что советские локомотивы лучше. На несколько паровозов мы выпустили немецкие бригады, причём машинист одной из них был в прошлом социал-демократом и в гитлеровские времена отсидел пять лет в тюрьме. Я помню его реакцию, когда он, немолодой уже человек, увидел на вокзале Лертер один из немногих прибывших в Германию ФЭДов. Он подошёл к нему, внимательно осмотрел, покачал головой. Переводчик мне объяснил, что старый машинист сказал: мол, воевать против страны с такими локомотивами было самоубийством...»

Кстати, вокзал Лертер, который с течением времени станет берлинским Центральным, восстанавливали из руин советские железнодорожники.

Первый поезд из Берлина на восток отправился 22 мая. На него сажали прежде всего одиноких матерей с детьми и стариков. Кроме того, некоторые вагоны превратили в санитарные, и там под наблюдением врачей ехали немецкие больные и раненые, причём помогали им и советские врачи и медсёстры. Поезд двигался без остановок до Кюстрина, а потом шёл в Кёнигсберг.

Перед началом движения сапёры из 29-й железнодорожной бригады обезвредили на всём протяжении пути неразорвавшиеся бомбы и снаряды. Сам поезд сопровождали советские инженеры-ремонтники и переодетые в штатское контрразведчики. В некоторых вагонах политработники, знавшие немецкий, проводили разъяснительные беседы, чтобы понять настроения мирного населения.

По воспоминаниям Молчанова, «очередь на наши поезда огибала до вокзала несколько кварталов – вернее, то, что от них осталось. Мы не сообщали особым образом о том, что будем вывозить всех желающих, чтобы избежать перегрузки, но немцы сами узнавали обо всём, а в разрушенном городе новости распространялись быстро... Немцы вновь собирались ехать на восток, но какими они сейчас были! Жалкие и побитые, словно огромная толпа нищих в худшие времена капитализма, они мечтали о куске хлеба и крыше над головой. Я невольно проникался к ним сочувствием».

Сотрудники СМЕРШа вместе с переводчиками разбивали очередь на несколько частей и опрашивали и досматривали стоявших в ней людей, раскладывая походные стулья и столы с печатными машинками прямо на улице.

Молчанов вспоминал, что многие мирные люди считали, что проезд будет платным, и пытались дать за него денег. Другие в знак благодарности несли последние оставшиеся вещи, но Молчанов строжайшим образом запретил что-либо брать у местного населения. Вся поездка занимала чуть больше суток. Обратно – в Берлин – поезда отправлялись не сразу, так как надо было дождаться нормализации графика движения и избежать пробок.

С 24 мая поезда с эвакуировавшимися немцами отправлялись также на юг. Исправных пассажирских вагонов не хватало. Многие эшелоны формировались из теплушек, напоминавших по странной иронии те вагоны, в которых сами немцы вывозили мирное советское население на принудительные работы в Германию.

Операция по эвакуации продолжалась всего одну неделю, с 22 по 29 мая, и была свёрнута по «политическим соображениям».

Молчанов вспоминал: «Начальник просто сказал, что ему приказали свернуть самодеятельность, но ничего не стал уточнять... Берзарин несколько дней спустя горячо нас поблагодарил и обещал ходатайствовать перед Жуковым о том, чтобы оставить начальника на посту и после войны».

Из Берлина советскими железнодорожниками было вывезено в относительно безопасные районы Германии около 35 тыс. человек, а в самой столице благодаря этому удалось избежать голода и болезней.

Владимир Максаков