Поезда милосердия

Ровно 100 лет назад советские санитарные поезда спасли от смерти несколько тысяч больных тифом немцев и белорусов. Их вывезли в специальные лазареты под Смоленском, где больные получили необходимое лечение. Об этом событии практически не вспоминали, и сегодня удаётся воссоздать только отдельные эпизоды сложной и противоречивой истории. Немецкий военный врач Пауль Арндт писал: «На исходе Великой войны, когда мы с каждым днём расчеловечивались, именно русские напомнили нам о высоких ценностях любви, милосердия, сострадания и помощи ближнему».

Первая мировая война длилась с 1 августа 1914 по 11 ноября 1918 года. 3 марта 1918 года был подписан Брестский мир – сепаратный мирный договор между Советской Россией и Германией, к которой перешли огромные промышленно развитые области, куда сразу хлынули немецкие рабочие.

На территории Белоруссии была создана Белорусская Народная Республика (БНР), создатели которой позиционировали её как первое независимое государство белорусов. Они хотели установить контакты с военными властями Германии, чтобы избежать жёсткого режима оккупации. Но немцы ещё в Бресте объявили о том, что не считают БНР юридически признанной для переговоров.

На белорусских землях, переполненных беженцами, спасающимися от приближавшегося фронта Первой мировой, сложилась крайне опасная эпидемиологическая ситуация, связанная с так называемым фронтовым тифом. Большинство местных земских врачей уже давно находились в действующей армии, а оставшийся медицинский персонал физически не справлялся с перенаселением территории, что увеличивало риски массового заражения.

В Белорусской Народной Республике не успели создать государственную медицинскую службу, предоставив местным властям справляться самим. В итоге самоуправление Минской области приняло единственное казавшееся правильным решение: направлять всех больных не дальше в тыл, а, наоборот, в прифронтовую полосу (к линии разграничения у Барановичей).

Белорусские власти надеялись, что после установившегося перемирия немецкие и российские врачи могли бы оказать профессиональную помощь в военных лазаретах. Впрочем, уже совсем скоро стала очевидна неэффективность подобной меры – по примерным подсчётам, в военные госпитали было переведено около 20 тыс. человек, но проблемы это не решило.

Немецкая администрация отказалась предоставлять необходимую помощь, ссылаясь на острую нехватку врачебных кадров, причём многие немцы боялись контактов с тифозными больными. Кроме того, оккупационные власти не могли обеспечить своевременного транспортного сообщения и были вынуждены вести переговоры с местным правительством о предоставлении подвижного состава, в конце концов реквизированного республиканским центром.

Отметим, что на восток успели уйти эшелоны с войсками, подлежащими демобилизации, – немцы настаивали на стокилометровой зоне отчуждения с советской стороны от только что проведённой границы, а железнодорожные составы были нужны в самой России, где устанавливалась советская власть. Наконец, часть железных дорог была приведена в негодность уходившей русской армией и, к примеру, от Бреста на восток поезда ходили только в одном направлении, а возвращаться им приходилось уже по рокадным дорогам. Об этом упоминал в специальном меморандуме глава германской делегации на мирных переговорах Рихард фон Кюльман, а военный руководитель оккупации Герман фон Эйхгорн вообще предлагал отрезать пути отвода железнодорожного транспорта на восток.

Неудивительно, что уже в конце марта 1918 года была отмечена первая вспышка фронтового тифа уже среди немецких частей, состоявших преимущественно из ослабленных солдат старших возрастов или выздоравливавших после ранений.

Международному Красному Кресту удалось добиться только поставки медикаментов, а врачей немцы отказались пропускать, объясняя своё решение карантинным режимом. Положение усугублял тот факт, что БНР не получила дипломатического признания, и на её территорию не распространялось действие Гаагской конвенции о помощи гражданскому населению в военное время (в 1907 году в Гааге по инициативе Николая II состоялась вторая Международная конференция «Высших договаривающихся держав», в которой приняли участие 44 государства и где была принята Конвенция о законах и обычаях сухопутной войны от 18 октября 1907 года).

Поэтому ситуация ухудшалась с каждым днём и грозила гуманитарной катастрофой.

Отсутствие единой администрации привело к тому, что ни немцы, ни белорусы не могли противостоять болезни, даже если бы объединили усилия. Оккупационные власти пытались запретить контакты немецких солдат с местным населением. Не обошлось и без прямого давления: немцы обещали оказать помощь, только если занятые ими земли (к востоку от «линии разграничения») перейдут под их управление вплоть до дальнейших переговоров. При этом сами немцы оказались не готовы к возникшим трудностям и даже не успели обеспечить новую администрацию необходимым штатом переводчиков.

Немецкий военный врач, ответственный за взаимодействие с санитарной службой армии, Пауль Арндт писал в «Воспоминаниях»: «Мы пришли на землю, опустошённую войной и вскоре из победителей превратились в жертв... Нашим солдатам никто не мог помочь просто потому, что во всей округе не было ни одного немецкого врача. От случая к случаю к нам на помощь приходили русские врачи. Они валились с ног от усталости, преодолев несколько десятков километров по весеннему бездорожью, но хотя бы не позволяли вырваться тифу за пределы города и облегчали страдания больных... Главное, у нас не было наших железных дорог, и мы просто не знали, как действовать без транспорта».

Земский врач Фёдор Грабов (кстати, сам из семьи обрусевших немцев) пригласил своего германского коллегу проехать в «полевую больницу» лидского повета для местных жителей. Она находилась... в лесу – чтобы предотвратить распространение болезни.
«Истощённые люди лежали на эрзац-кроватях. Под головами – скатанная в узлы одежда, а вместо одеял – шинели. Помню, что один угол был весь в иконах, почти неразличимых в полумраке. Помещение хорошо проветривалось, но всё равно здесь чувствовался тифозный запах гнившей заживо плоти, который для медика означает приговор. Фронтовой тиф был не так заразен, как грипп, свирепствовавший на Западном фронте, но так же смертоносен. Многие бредили. Вшей выметали мётлами. Доктор Грабов сказал мне по-немецки, что большинство людей здесь обречено и что он не уверен, удастся ли избежать эпидемии».

Единственным достоинством такой «полевой больницы» было то, что на свежем воздухе удалось справиться со вшами.

Когда после доклада санитарной службы оккупационные власти осознали наконец размеры надвигающейся беды, было уже поздно. Только за март от тифа умерли более десяти тысяч местных жителей (в основном из Гродненской области). Остановить распространение болезни среди немецких солдат также не удалось.

Командование установило строгий режим карантина, не предоставляя отпуска по болезни, чтобы не переносить тиф в Германию. В целях предосторожности указывалось на «нежелательность контактов» между белорусским и польским населением, что по сути означало запрет на перемещение местных жителей.

По официальным данным, фактически смертельный диагноз был поставлен 13 157 военнослужащим, половина из них была направлена на излечение в оккупированную Польшу. Немцы пошли на экстренную меру, отложив отправку подкреплений на Западный фронт. Но карантинный режим не помог, и число умерших от тифа немецких солдат уже исчислялось сотнями. Наконец было принято решение обратиться к самоуправлению Гродненской области с предложением создать единую «зону отчуждения», где планировалось соорудить полевой госпиталь и собрать там всех больных тифом.

Подобные действия бесчеловечны, но для немецкой администрации они представлялись единственным выходом из положения, чреватого ужасными последствиями. В качестве превентивной меры оккупационные власти перекрыли железнодорожные пути, ведущие на восток, в Советскую Россию, чтобы не дать уехать местному населению, а советским дипломатам было объявлено о том, что немцы таким образом проявляют заботу о безопасности российского населения.

Именно тогда советское правительство узнало об истинном состоянии дел – судя по всему, большинство беженцев из Белоруссии так и не смогли добраться до границы с Россией...

В середине апреля в Лиду выехал представитель с комиссарскими полномочиями Николай Крестинский, один из руководителей Народного комиссариата иностранных дел. Через сутки он предложил решение: Советская республика освобождала железнодорожные пути и предоставляла транспорт для перевозки всех больных в центральные районы России, где им официально гарантировалась профессиональная помощь вне зависимости от национальности. Немцы взяли время на размышление.

По воспоминаниям Пауля Арндта, на совещаниях высказывалось даже предположение, что будто бы русские хотели получить в свои руки беззащитных и больных немецких солдат, чтобы их убить, а верховное командование опасалось того, что большевики успеют «распропагандировать» находящихся на лечении немцев и «экспортировать революцию».

К тому же Крестинский начинал переговоры лично, на свой страх и риск, пользуясь знакомствами и связями, возникшими во время переговоров в Брест-Литовске.

Мало кто мог поверить в искренность советской стороны, готовой пойти на риск эпидемии тифа среди своего населения ради помощи солдатам вчерашнего врага. Ещё одна сложность была в том, что опыта перевозки больных тифом в Советской России не имели, с военного времени тяжелобольных людей предпочитал делить на маленькие группы, чтобы избежать скученности и распространения болезни. Но советские железнодорожники были готовы нарушить правила ради спасения человеческих жизней.

В конце концов предложение советской стороны было принято единогласно. Похоже, правительство Белорусской Народной Республики не было допущено к участию в переговорах как дипломатически не признанное.

За последнюю неделю апреля 1918 года из западных областей Белоруссии советскими поездами было вывезено около десяти тысяч человек (почти половина из них были немцами), брошенных умирать и получивших вторую жизнь благодаря железнодорожникам.

Формально поезда с медицинским красным крестом следовали без охраны, и немцы опасались, что их солдаты могут стать жертвой самосуда. Поэтому была достигнута договорённость, что их станет сопровождать полк Красной гвардии.

Перевозка осуществлялась в обстановке строгой секретности. Эшелоны были опломбированы почти так же, как известный вагон, в котором Ленин и другие коммунисты год назад проехали по Германии... Каждый состав сопровождала бригада врачей и несколько десятков медсестер, с огромным риском для жизни ухаживавших за больными тифом.

Больные размещались в лазаретах вдоль железной дороги между Смоленском и Можайском, благо позволяла погода. Лечебные пункты располагались на расстоянии пяти километров один от другого, чтобы не позволить болезни распространиться.

В единственной немецкой публикации об этом эпизоде говорилось, что возможными целями русских было, во-первых, укрепить отношения с Германией после только что подписанного Брестского мира, а во-вторых, пресечь развитие эпидемии.

Возможно, немцы отблагодарили советское правительство в августе, немного уменьшив сумму выплат по репарациям. В свою очередь, часть сэкономленных после уплаты репарации средств пошла на покупку лекарств для Белоруссии.

По странной иронии судьбы, немцев и белорусов перевозили в том числе и те эшелоны, которые предназначались для транспортировки Чехословацкого корпуса во Владивосток – в итоге медлительность перевозки чехословаков стала одной из причин их мятежа.

В Советской России не вспоминали об этой истории «тифозных» поездов, возможно, не желая лишний раз возвращаться к неоднозначным событиям Брестского мира. А Николай Крестинский был расстрелян в 1938 году вместе с другими обвиняемыми на бухаринском процессе.

Владимир Максаков